75этого движения явились компромиссные теории: концепция приватности Ирвинга Альтмана и концепция персонализации пространства, наиболее последовательно обоснованная Мате Хейдметсом [204, 205, 206, 182, 183, 184, 185, 186]. Оба подхода обрели сторонников, благодаря чему к настоящему времени собран богатый массив эмпирических результатов, весьма полезных и для нашего исследования. Остановимся на основных теоретических положениях и некоторых эмпирических выводах, полученных в русле этих работ.
Приватность как психологическая категория
Как можно в самом общем виде соотнести между собой классический средовой подход и теорию приватности? Средовые воздействия, будучи объективными, влияют в первую очередь скорее на индивида, чем на личность. Субъект же способен выстраивать психологические защиты и взаимодействовать с этими воздействиями, модулируя и индивидуализируя их в контексте собственных потребностей и чувствительности к этим воздействиям. Та буферная область между субъектом и средой, в зоне которой возможно преобразование средовых воздействий, и называется приватностью. В самом общем виде приватность — это «личное дело», опыт сепарации от физической стимуляции и социального окружения, возможность устанавливать личный контроль над обстоятельствами своей жизни, возможность выбора и личной ответственности за него.
Первоначально, однако, понятие это использовалось в узком смысле и предполагало в основном возможность контролировать интенсивность контактов как социальную «доступность» субъекта. Автор наиболее систематического и полного исследования приватности И. Альтман считал необходимым опираться в изучении этого явления на контекст социального окружения (social-systems) данного человека, а также на особенности его личного пространства и проявлений территориальности. Он рассматривал приватность в основном поведенчески, используя при ее изучении преимущественно объективные методы и настаивая на том, чтобы исключить из круга рассматриваемых явлений чувства и установки. Однако историческая справедливость требует признать, что без работ Альтмана со всеми ограничениями
76бихевиорально-средового исследования приватность не могла быть позже осознана как один из важнейших факторов развития и благополучия человека.
Приватность (privacy) — это центральный регуляторный процесс, посредством которого персона или группа делает себя более или менее открытой и доступной для других, селективный контроль доступности человеческого «Я», синтез стремления быть в контакте и вне контакта с другими; это процесс установления межличностных границ, который, подобно клеточной мембране, открывает или закрывает субъекта для общения [204]. Обратим внимание на то, что в ранних работах подчеркивается процессуальность, а не субстанциальность приватности, хотя операциональной основой этого определения является именно субъектность.
Несколько иначе приватность можно описать как диалектический процесс поиска взаимодействия и его ограничения (restriction), установление баланса между открытостью и закрытостью, оптимизацию интенсивности и избирательности общения применительно к текущему моменту. Приватность можно определить и в информационных терминах как процесс ввода (input) и вывода (output) информации; при этом важно, что отдается и что приобретается.
Остановимся и на некоторых других дефинициях. Многие авторы рассматривали приватность с точки зрения качества контактов. А. Бейтс (A. Bates) считал, что это чувство персоны, что другие могут быть отстранены от чего-то, что касается только его, и признают это право [210]. Ф. С. Чапин (F. S. Chapin) понимал приватность как уровень способности быть самим собой и избегать давления со стороны других, А. Кира (A. Kira) — как избегание общения и внедрения посредством визуальных, аудиальных и других каналов и их сочетаний [215, 243].
Другие исследователи основой приватности считали контроль открытости – закрытости. Так, А. Ф. Уэстин (A. F. Westin) полагал, что это право индивида решать, какая информация и при каких условиях может быть передана другим людям, А. Рапопорт (A. Rapoport) — что это способность индивидуума контролировать взаимодействие и располагать средствами предотвращения нежелательных контактов и достижения желательного взаимодействия [285, 266]. А. Зиммель (A. Simmel) считал сущностью приватности контроль над стимулами, поступающими от
77других, и способность быть сепаратным от других, Е. Шилс (E. Shils) — контроль над движением информации сквозь границы между отдельными людьми, а также между человеком и группой или между группами, Х. М. Прошанский (H. M. Proshansky) — максимизацию свободы выбора поведения и контроля за своей активностью [273, 272, 248]. Таким образом, основой приватности оказываются либо категории, описывающие социальную динамику, либо качества контроля, свободы и ответственности, то есть субъектные свойства личности.
Еще более близкое нашему подходу понимание приватности мы находим в работах последовательницы И. Альтмана Максин Вольфе (M. Wolfe), которая в трактовке обсуждаемого понятия сделала серьезный шаг от средовой парадигмы к гуманистической [286]. Отмечая тот факт, что явления приватности выходят за рамки традиционного разделения научных дисциплин, исследовательница отмечает, что приватность может быть определена в понятиях экологической и физической собственности, и в качестве основных и необходимых выделяет два ее элемента: 1) регуляцию взаимодействия, 2) регуляцию информации. Последнее отвечает высокой потребности обладать личной, «неразделенной» информацией, например, иметь возможность находиться в таком месте, о котором никто не знает, что человек может там быть.
Но не только адаптации человека служит приватность. Понимаясь как «форма выбора параметров взаимодействия или отказа от него, форма использования информации о самом себе в прошлом и настоящем и попыток оценивать (gauge) свое поведение в настоящем и будущем» [286, с. 178], она представляет собой способ создавать и защищать собственное Self, сохранять автономию и личное достоинство. Основное положение работы М. Вольфе состоит в том, что количество и форма переживаемой приватности определяет качество жизни. Это позволяет рассматривать приватность как главный механизм развития идентичности, как проявление субъектности человека в последовательно совершаемых им выборах, что также отвечает пониманию личности в отечественной психологии и нашему собственному подходу.
Теоретические концепции понимания приватности, ее качественных и количественных выражений тоже несколько различаются. Так, А. Ф. Уэстин выделил 4 уровня приватности: одиночество (solitude) — когда человек полностью один и свободен от воздействия
78со стороны других, интимность (intimacy) — в малой группе, например, с мужем, анонимность, потерянность в толпе (anonymity, «lost in a crowd») — когда человек в толпе и не хочет, чтобы его узнавали; «заповедник» (reserve) — когда человек скрывается от общения и возводит психологические барьеры [285]. Уэстин считал, что приватность служит четырем различным задачам, среди которых могут быть названы: 1) установление личной автономии, 2) эмоциональное расслабление, 3) самооценка и построение планов, 4) поддержка и ограничение коммуникаций.
При описании феноменологии и развития приватности Р. С. Лауфер (R. S. Laufer), Х. М. Прошанский (H. M. Proshansky) и М. Вольфе (M. Wolfe) считали целесообразным выделить следующие измерения, это: 1) сила Эго (self-ego dimension), то есть рост личной автономии, 2) качество взаимодействия (interaction), 3) жизненный цикл (life-cycle), то есть изменение приватности в онтогенезе, 4) биографичность (biography-history) как возможное появление особой сензитивности к сохранению приватности вследствие каких-то жизненных событий, 5) контроль и свобода выбора, 6) культурная обусловленность (ecology-culture), 7) ориентация на задачу (task orientation), 8) ритуализация (ritual privacy) как указание на то, что типично совершается вне публичных мест, 9) проявления (phenomenological dimension) — указание на сопровождающее приватность уникальное психологическое переживание (unique psychological experience) [248]. Некоторые из этих измерений мы также использовали в качестве опорных точек при описании феноменологии психологического пространства личности.
Приватность как проявление свободного выбора всегда характеризуется двумя аспектами: это желаемая (desired) как состояние идеального уровня взаимодействия и достигнутая (achived) как актуальный уровень контактов. Положение дел, при котором эти аспекты совпадают, достигается нечасто, в других же случаях человек переживает психологический дискомфорт.
Приватность может затрагивать разные социальные группы, приобретая коллективные качества (что также позволяет проводить параллели между личной и социальной идентичностью). Поведенческие проявления стремления к приватности разнообразны, среди них можно выделить: а) вербальное и невербальное поведение, б) личное пространство, в) территорию, владение
79(possession), использование областей и объектов в географическом районе, г) культурные механизмы (ценности, нормы, стили поведения). Если обозначить эти механизмы кратко, то это вербальные, невербальные, средовые и идеологические (субкультурные), то есть по своему семантическому полю общение и регуляция приватности в начале исследований практически совпадали.
И наконец, можно определить три основные функции приватности:
а) регулирование контактов между персоной и социальным миром;
б) средство связи между «Я» и социальным миром;
в) самоопределение и поддержание признаков личной идентичности.
Обобщая, можно заключить, что приватность действительно служит возможности избегать манипуляций, переживанию чувства интегрированности и независимости, то есть достижению личной автономии.
Первоначально приватность, как уже отмечалось, исследовалась посредством наблюдения объективного человеческого поведения, направленного на желаемое преобразование среды. И. Альтман выделял несколько форм такого преобразования. 1. Дистанция — соблюдение во время общения определенного, относительно стабильного расстояния между собой и другим человеком и соответствующая организация мест общения. 2. Личное пространство — сфера вокруг тела человека, внедрение в которую приводит к переживанию дискомфорта (введенное Эд. Холлом и Р. Соммером понятие unvisible bubble). 3. Территориальность — контроль и управление со стороны человека определенным местом, территорией, объектом, структурирование среды на «свои» и «чужие» части. 4. Персонализация среды — включение некоторого места или объекта в сферу своего «Я», экспозиция с его помощью себя другим.
В соответствии с методологией средового подхода для изучения приватности Альтманом использовались следующие приемы и техники. 1. Моделирование (simulation) — размещение фигурок людей относительно друг друга, figure-placement task. 2. Лабораторный метод (изучение дистанции в искусственных условиях). 3. Прямые техники (использование ситуаций, прямое наблюдение, фотографирование). 4. Опросники и самооценочные методы.
805. Объективные критерии (измерение «событий» среды, подобных открыванию – закрыванию дверей или количеству случаев стучания в дверь).
Все эти методы, среди которых, как мы видим, преобладают объективные, использовались как при изучении поведения в домашней среде, так и в особых условиях, например, в тюрьме, психиатрической больнице или в игровом пространстве детей.
Концептуальные рамки исследования задавались следующими положениями.
1. Межличностное общение включает в себя невербальные и средовые проявления. Средовое поведение, в свою очередь, включает межличностную дистанцию, характерное использование территории и объектов, обозначение (маркеры) личного пространства, использование таких механизмов контроля приватности и границ, как двери и перегородки.
2. Физическая среда может быть рассмотрена как детерминанта и проявление межличностного поведения, то есть физическая дистанция отражает психологическую и эмоциональную близость.
Личное пространство и его факторы
Обратимся к частным исследованиям и выводам И. Альтмана. По результатам своих эмпирических изысканий он выделил следующие факторы, воздействующие на личное пространство: индивидуальные (пол, возраст, социально-экономический статус, раса), личностные (творчество, интеллект, потребность достижений и общения, личностные нарушения, физическое состояние), межличностные (аттракция, множественные межличностные воздействия, структура группы) и, наконец, ситуационные — функции и задачи группы, в которой находится субъект.
Индивидуальные вариации в организации личного пространства становятся особенно явными при изучении патологии личности. Так, М. Горовиц (M. J. Horowitz), Д. Дафф (D. F. Duff) и Л. Стрэттон (L. O. Stratton) под маскировкой теста на равновесие предлагали больным шизофренией приблизиться либо к вешалке для шляп, либо к живому человек [239]. Обнаружилось, что они подходят ближе к вешалке, чем к человеку, и при этом вариативность дистанции была намного выше, чем у здоровых.
81Р. Соммер (R. Sommer), изучая предпочтительность размещения вокруг стола, обнаружил, что шизофреники предпочитает размещаться по диагонали и прямо напротив ведущего, в то время как здоровые люди независимо от положения экспериментатора склонны занимать места по углам стола или в промежутке между углами, причем также отмечалось, что у больных выше вариативность. Этот результат можно интерпретировать как повышенную полезависимость больных людей, которые свое положение склонны всегда «отсчитывать» от психолога, а не полагаясь на собственное представление об удобстве, что чаще происходит у здоровых [274]. Л. Вайнштейн (L. Weinstein), применяя тест размещения фигур, заметил, что дети и подростки с поведенческими нарушениями устанавливают дистанцию между фигурками больше, чем здоровые, и также проявляют большую вариативность [283].
Дж. Кюте (J. L. Kuethe), изучая заключенных-гомосексуалов мужского пола, заметил, что они размещают фигурки мужчин ближе, чем разнополые фигурки, что чаще бывает в обычной группе здоровых адаптированных людей [245]. А А. Кинзел (A. S. Kinzel), исследуя разные группы правонарушителей, показал, что насильники устанавливают особенно большие буферные зоны, не позволяя приблизиться к себе [242]. По другим данным, большую дистанцию устанавливают также и остальные группы агрессивных преступников.
Таким образом, можно заключить, что психическая и социальная патология выражается: а) в увеличении дистанции по отношению к другим, б) в увеличении вариативности этой дистанции. Если интерпретировать эти результаты в терминах границ, можно сказать, что наличие патологии сочетается с низкой прочностью и высокой лабильностью личностных границ. Примечательно, что увеличение дистанций отмечаются не только у носителей патологий, но также и по отношению к отмеченным какими-либо «аномалиями» или особенностями людям — эпилепсия, ампутация, психическая болезнь также вызывают непроизвольное отторжение, по-видимому, обусловленное инстинктивной негативной реакцией на «иное». Обнаружены и личностные корреляты дистанции: люди психологически травмированные и находящиеся в состоянии высокой тревожности также склонны устанавливать большую дистанцию.
82Обобщая результаты многочисленных исследований И. Альтман констатировал, что:
• люди с внутренним контролем склонны устанавливать большую дистанцию, чем экстерналы;
• лица с высокой самооценкой и низкой авторитарностью склонны допускать других ближе, чем авторитарные с низкой самооценкой;
• люди с высокой самооценкой допускают других ближе в ситуации моделирования, а в лабораторном эксперименте — нет;
• люди с расовыми предрассудками, в отличие от не имеющих этих предрассудков, размещают фигурки дальше друг от друга;
• люди с ясными границами своего тела допускают более близкую дистанцию;
• первые дети в семье допускают себя ближе к отцу и дальше по отношению к матери и братьям – сестрам по сравнению со вторыми и последующими детьми, у которых меньше предпочтений;
• лица с высокой аффилиативностью склонны размещаться ближе к другим, чем недружелюбные.
Поскольку физическое размещение в пространстве отражает межличностные отношения, в зависимости от эмоциональной близости можно также ожидать вариативности дистанции. И действительно, показано, что положительные отношения связаны с более близкой межличностной дистанцией и меньшей зоной личного пространства. Верно и обратное: люди, размещающиеся на небольшой дистанции, рассматриваются как находящиеся в хороших отношениях. Естественно, что у друзей дистанция ближе, чем у посторонних, что подтверждается и результатами теста размещения фигур.
Наряду с изучением дистанции как способа сохранения личного пространства изучались и реакции на его нарушение. М. Лейбман (М. Leibman) выделил 3 типа насилия (violation) над личным пространством: чрезмерно близкая физическая дистанция, неудобное или несоответствующее положение тела и поведение, которое проявляется в чрезмерной символической интимности [250]. Эта типология расширяет понятие личного пространства, естественно вводя в него ценности, потому что символизация
83чрезмерной интимности обычно подразумевает не только физическое, но и идеологическое насилие. Насилие над повседневными нормами и ценностями может принимать различные формы: Х. Гарфинкел (H. Garfinkel) посадил студентов в дюйме друг от друга, так что они были вынуждены соприкасаться носами; в результате спустя незначительный промежуток времени они пришли в состояние гнева [230].
Личное пространство динамично: в зависимости от смысла ситуации оно может проявлять способность к самокомпенсации, и если дистанция оказывается слишком большой, человек приближается (lean), если слишком маленькой, — удаляется (leaning away).
Территориальность и ее проявления
Если личное пространство контролируется посредством установления дистанции «от себя», то есть изначально и принципиально эгоцентрично, то следующая форма проявления приватности, территориальность, подразумевает отрыв от места нахождения субъекта. В развитой форме территориальность основана на фиксации некоторого пространства, определения в нем норм поведения и контроля за их соблюдением. Фиксированными территориями (которые не входят в личное пространство человека, а вынесены за его границы) могут быть дом человека, его рабочее место, больничная койка, полка купе и т. д.
Явление территориальности начало привлекать к себе внимание исследователей уже в 20—30 гг. в рамках социологических работ, направленных на изучение городской среды, соседства, иммиграции и этнических особенностей. Позже искажения территориальности были отмечены и у людей дезадаптированных или находящихся в особых условиях (в клинике, баре и т. п.). Методики, которые при этом использовались, отражали принципы разных психологических течений, и потому среди них можно было встретить и наблюдение, и эксперимент, и самоотчет.
Определения территориальности вначале были преимущественно описательными. Так, В. Барт (W. H. Burt) определял территорию как дружественную часть жилища или область вокруг него, по которой животное может беспрепятственно передвигаться [213], Г. Гедигер (H. P. Hediger) — как географический участок,
84на котором животное живет и которое оно защищает от вторжения других особей [237]. Территории используются для функций пропитания, спаривания и воспитания потомства, обозначаются оптическими, акустическими и обонятельными сигналами, то есть имеют отличительные для данной особи характеристики и защищаются от вторжения. Г. МакБрайд (G. McBride) добавлял к этому определению, что территории необходимы для гнездования (постройки жилищ), они бывают постоянными или сезонными и могут изменяться в размере [253].
К. Карпентер (C. R. Carpenter) рассматривал территориальность как сложноорганизованную поведенческую систему, которая может быть описана в пространственно-временных понятиях [214]. Она сплачивает индивидов в группы для защиты участка и побуждает демонстрировать превентивную агрессию для предотвращения нападений на него. Территориальность выполняет около 30 функций, среди которых — расселение популяции, контроль над границами, ослабление сексуальной конкуренции, безопасность и защита.
Некоторые определения касаются специфически человеческих проявлений. Так, Д. Сти (D. Stea) понимал территориальность как отражение человеческой потребности обладать частью пространства и, насколько возможно, защищать его от вторжения со стороны других [275]. Р. Соммер (R. Sommer) считал, что территория — это участок, который контролируется индивидом, семьей или другой реально существующей группой, причем контроль выражается либо во владении участком, либо в защите его от агрессии [274]. Позже он использовал понятие персонализации: территория — это географический участок, который персонализируется, обозначается (маркируется) различными способами и защищается от вторжения. Л. Пасталан (L. A. Pastalan) к уже перечисленным признакам территориальности у человека добавляет психологическую идентификацию с местом, символически представленную в установках человека на владение местом и размещении на нем разных объектов [263]. Е. Гоффман (E. Goffman) считал главным в территориальности обозначение собственности и эксклюзивности на владение [232].
И. Альтман, проанализировав большое количество определений территориальности, выделил в них следующие общие черты:
85• территориальность всегда направлена на определенное место, географический ареал или некоторые объекты;
• данное место обладает для его владельца определенной функцией (место отдыха, работы, свидания и т. д.);
• оно всегда обозначается (маркируется) определенным образом;
• владение местом может быть как индивидуальным, так и коллективным;
• территориальность проявляется в защитном поведении;
• владелец регулирует и контролирует поведение других в отношении данного места [204].
В чем заключаются функции территориальности у человека? В общем виде их можно свести к следующим трем:
• территориальность — это основа формирования индивидуальной и групповой идентичности, то есть она позволяет определить, кто я и кто мы;
• территориальность представляет собой средство организации взаимоотношений;
• фиксирование территории дает человеку возможность контролировать среду, то есть самому определять свою деятельность и степень социального контакта при осуществлении этой деятельности.
Территориальность подразумевает «прикрепление» места к субъекту, причем это место может не примыкать к личному пространству буквально и даже не быть в отношении собственности субъекта — символически «прикрепленным» местом может быть «своя парта», «наша скамья», «наша беседка» и т. д. Рассмотрение структуры города или поселка с точки зрения «прикрепленности» к субъектам открывает существенно новую форму организации жилого пространства, его социальную систему, осуществляющую контроль над своими территориями.
Истоки территориальных проявлений мы можем найти в поведении других, помимо Homo, видов. И хотя человеческое поведение более вариативно, у людей тоньше нюансировка территориальности, сравнение, однако, показывает и много общего. Можно предположить, что территориальность содержит в себе и врожденное, и приобретенное. По мнению Р. Эрдри (R. Ardrey), территориальность представляет собой «открытую» программу
86инстинктов. Она имеет эволюционное происхождение, но у человека модифицируется под влиянием социокультурных воздействий [208]. А. Х. Эссер (A. H. Esser) связывает территориальность с локализацией в головном мозге [226]. Он выделяет три системы мозга: 1) биологический мозг (ретикулярная формация и наиболее древние части) отвечает за элементарное социальное поведение и базовое самосохранение, 2) социально-эмоциональный мозг (лимбическая система) — за социальный уровень поведения, 3) интеллектуальный мозг (neocortex) — за взаимодействие со средой. Территориальность в основном регулируется первой и второй составляющими, это взаимодействие коры и инстинкта, то есть результат констелляции врожденного и приобретенного. Этот вывод представляется особенно важным для нас при переходе к обоснованию понятия психологического пространства личности как объединяющего территориальные, социальные и аксиологические (духовные) составляющие: ведь очень многие территориальные проявления, например, религиозно-духовные паломничества, приобретают знаковую форму и побуждаются не базовыми, а высшими потребностями.
Можно выделять различные типы территорий по следующим основаниям: 1) по мотивам их использования, 2) по географическим свойствам (размеру и месторасположению), 3) по социальной единице, которой территория принадлежит (индивидуум, группа, большая группа), 4) по продолжительности владения — временное размещение (место в автобусе) или постоянное (дом), 5) по реакциям обозначения территории и ее защиты. Эти основания объективны, то есть в них отсутствует указание на ту степень переживания территории как «личной», которой она обладает, или, иначе говоря, на меру ее персонализированности. Таким образом, возникает необходимость определить еще одно понятие теории приватности, которое И. Альтман стал использовать в своих более поздних работах и в котором еще сильнее представлено субъектное отношение к пространству.
Персонализация в теории приватности
Персонализация — это еще один важный механизм поддержания приватности (наряду с личным пространством и территориальностью), который позже стал исследоваться как самостоятельное
87явление. Конечно, он связан с территориальностью. И. Альтман дает следующее определение: «территориальность — это механизм регуляции границ между собой и другим, включающий персонализацию и обозначение определенного места или объекта и уведомление о «владении» им отдельным индивидом или группой. Персонализация и владение имеют целью регулировать социальную интеракцию и удовлетворение различных социальных и физических потребностей. Нарушение другими границ персонализированной территории может вызвать защитные реакции со стороны владельца территории» [184, с. 10]. Более кратко, территориальное поведение — это механизм регулирования границ и персонализации через маркировку места или объекта коммуникации как «своего».
Определяя территориальность человека, многие исследователи отмечали необходимость обозначения участка его владельцем: человек не только испытывает воздействие среды в лице собственной территории, он также представляет самого себя в этой территории, наделяет ее своими проецируемыми качествами и таким образом делает эту территорию не анонимной, а индивидуальной, личной. И если при определении территориальности центральным понятием оставался участок как объект присвоения, то персонализация «отсчитывается» от субъекта, это «показ себя» с помощью среды. Персонализация может пониматься как число изменений, которые человек осуществил в своем окружении, как способ воздействия на окружение с целью преобразования его в свое, как возможность оставить свой индивидуальный отпечаток на окружении. И. Альтман писал, что, «персонализируя среду..., человек ставит свой индивидуальный отпечаток на нее, информирует других, где его место начинается и кончается, а также представляет миру свои ценности и убеждения» [184, с. 11]. Таким образом, помимо объективной, участок обладает еще и субъективной ценностью.
По степени персонализированности можно выделить несколько типов территорий. Первичная (например, место сна) — это территория, длительное время находящаяся под контролем одного человека, она существенна для него, и внедрение связано с переживанием угрозы личной идентичности. Вторичная (например, стол на работе) — это менее существенная для человека территория, которой пользуются временно или периодически и,
88хотя она также ощущается «своей», контроль над ней неполон. Вторичная менее эксклюзивна, иногда воспринимается как «ничья», «неохраняемая» — например, середина улицы. Публичная территория — это место, на которое у каждого есть право, которое не «прикреплено» к определенному субъекту, как, например, парк, улица, площадь, место в вагоне метро и т. д.
На основе проведенного опроса И. Альтман выделил 6 основных способов персонализации среды с точки зрения ее целей и средств.
1. Представление своей связи (любви, уважения, наличия общей группы) с конкретными людьми (вывеска фотографий членов семьи и родственников, а также просто известных людей).
2. Представление своих ценностей (политических, философских, духовных) путем вывешивания лозунгов, плакатов, икон и других знаковых маркеров.
3. Представление своей эстетической направленности путем экспозиции рисунков, живописи и др.
4. Указание на определенное событие или значимый отрезок времени (экспозиция карт, календарей, вырезок из газет).
5. Демонстрация вещей, указывающих на склонности человека и качество его досуга (спортивные принадлежности, плеер, компьютер).
6. Представление своих групповых интересов (посредством вывешивания плакатов, реклам кумиров, спортивных команд, артистов и др.).
Невозможность персонализации места приводит к переживанию деперсонализации, чувству неподтвержденности, отчуждению человека от среды. Обобщая данные разных исследователей о функциях персонализации среды, А. Джилл (A. Gill) выделяет следующие. Персонализации — это:
• «проекция» личности в среду, дающая ощущение уверенности, защищенности, пребывания в своей среде;
• преемственность, чувство постоянства, связанности со своим прошлым, своей группой;
• фактор адаптации к новой среде — возможность взять с собой в новый мир часть старого (в больницу или детский сад — личную вещь или игрушку), что облегчает приспособление к ней [231].
89Чем сильнее персонализирована территория, тем более острой оказывается реакция на нарушение ее границ, что неудивительно, если смыслом персонализации как формы приватности является поддержание идентичности. Для обозначения нарушений границ за рубежом используется множество терминов (violation, invasion, contamination, obtrusion, encroachment), изобилие которых свидетельствует о сензитивности к вторжению и тонкости нюансировки реакций на него. Таким образом, можно заключить, что установление дистанции и определение границ личного пространства, территориальность, персонализация, — все эти формы реализации стремления к приватности служат тому, чтобы увеличить возможности контроля над физическим и социальным окружением и обеспечить субъекту максимальную свободу выбора. К настоящему времени приватность рассматривается не просто как механизм взаимодействия человека и среды; она понимается как предмет одной из существенных человеческих потребностей.
Эмпирическое исследование приватности
в домашней среде
И. Альтман предпринял исследование способов использования домашней среды членами семьи, основанное на следующих методологических допущениях: 1) социальные связи внутри семьи могут быть осознаны и поняты исходя из того, как члены семьи используют домашнюю среду, 2) способы использования домашней среды могут характеризовать особенности членов семьи, 3) использование физической среды может быть описано в терминах интегрированного поведения, характеризующего все основные образцы (facets) семейного функционирования [205]. Задачей работы было установление общераспространенных норм уважения к приватности и основанных на ней стилей семейного взаимодействия. В качестве меры уважения к приватности рассматривались закрывание – открывание дверей и привычка стучать в дверь.
Процедура исследования включала опросник из 330 вопросов исключительно о поведенческих проявлениях (в отличие от чувств, восприятия и установок), в опросе участвовало 147 мужчин в возрасте 18—20 лет. Основные вопросы анкеты группировались
90вокруг использования кухни, ванной и спальни, частично затрагивая уважение к приватности и территориальное поведение.
Наблюдение показало, что в каждой семье существует контролируемая и неконтролируемая площадь; в работе представлены диаграммы комнат родителей, брата и сестры и приведен протокол простых поведенческих проявлений: кто предпочитает держать дверь закрытой или открытой, кто стучит, кто (и к кому) входит без стука, а также как и где члены семьи проводят досуг. Нормативные результаты заключаются в том, что в среднестатистической американской семье обычно женщины в кухне отвечают за еду, а мужчина сидит в углу; но размещение не ригидно и зависит от присутствия гостей или меняется в случае еды в одиночку.
Механизмы приватности оказались больше связаны с использованием ванны и спальни, а не кухни. Было обнаружено, что открывание – закрывание дверей больше зависит от интимности деятельности, чем от внутрисемейного статуса человека, а вот стук в дверь соответствует мере уважения, и чаще стучат в дверь к сестрам или родителям, чем к молодым мужчинам и подросткам.
Использование спальных комнат (которые в США представляют собой просто отдельную, личную комнату для занятий разного рода) обнаружило глубокую связь приватности и социального контакта: так, двери закрывают для сна, отдыха, учения, а также принимая близких гостей. 34% опрошенных не закрывают двери вообще. Все члены семьи держат дверь закрытой чаще находясь внутри, чем снаружи, а родители и братья открывают свою дверь чаще, чем сестры. Входя в дверь, чаще всего стучат родителям, реже — братьям, а сестры занимают промежуточное положение. В то же время относительно стука в дверь просматриваются и кросс-половые закономерности: больше уважения проявляется к сиблингам или родителям противоположного пола.
Изучение использования физических барьеров показало, что члены семьи устойчивы в проявлениях «открытости» и «закрытости» дверей в различной деятельности, то есть у них возникают привычки. Члены одной семьи похожи в своих проявлениях открытости – закрытости по отношению друг к другу. Открытость – закрытость дверей спальни (доступность, accessibility) связана с большей информированностью о жизни семьи, а также с перекрытием
91ролей (overlapping) внутри семьи и естественным распределением обязанностей. Следовательно, использование личной спальни — это ключ к поддержанию семейного климата (ecology).
Другие участки домашней среды тоже маркируют определенные характеристики семейного взаимодействия: если семья и гости едят на кухне, это свидетельствует о большей неформальности отношений (равно как и открытость ванной). Еда на кухне ассоциируется также с разделением домашнего труда (обязанностей).
Обладание (possession) отцом отдельной, помимо общей с матерью спальни, комнатой говорит о большей дистанцированности от семьи, формальности в отношениях с ним у других членов семьи. И вообще, чем выше доступность комнат для других, тем выше открытость семьи в целом.
Основываясь на своих наблюдениях, И. Альтман выделил два типа средового семейного поведения. Тип A — это открытый, неформальный, социально активный стиль семьи. Двери открыты, отдельные комнаты доступны для других членов семьи, отмечается меньше межличностных барьеров. Члены семьи вместе выполняют домашнюю работу, знают о том, что происходит в доме. Едят обычно на кухне, готовы входить без стука, активно обсуждают хорошие или плохие новости. Стремятся посадить родителей на противоположные концы стола.
Тип B обладает противоположными характеристиками, здесь отмечается присутствие границ: двери закрыты, отдельные комнаты недоступны. Едят обычно в столовой, причем стремятся посадить отца на конец стола, а мать — на угол или посередине (размещение свидетельствует об эксклюзивности положения членов семьи).
Результаты Альтмана вполне согласуются с более ранними выводами А. Зиммеля (A. Simmel), который также различал открытые и закрытые семьи в их отношении к приватности [273]. Закрытые семьи, преимущественно проживающие в больших городах, не ходят в гости без приглашения, что позволяет им сохранить социальную идентичность в условиях гетерогенности урбанизированного образа жизни. Открытые семьи, проживающие в маленьких городках или сельской местности, где выше гомогенность социальной среды, напротив, чаще используют внешний, чем внутренний, контроль над поведением. Взрослые члены
92семей подобного типа позволяют другим людям воздействовать на собственных детей.
И вновь мы возвращаемся к пониманию приватности не столько как механизма «отделения», сколько регуляции интенсивности взаимодействия. Бытовые наблюдения говорят, что более охотно собираются к обеду члены семьи, которые мало общаются друг с другом в течение дня, и, напротив, в случае отсутствия возможности уединения и ненормированного рабочего дня, который проходит в окружении семьи, отмечается стремление есть в одиночку, смещать режим светового дня, и особенно ценными оказываются вечерние и утренние часы, когда остальные члены семьи спят. Это подтверждается и данными работы А. ДеЛонга (A. J. DeLong), который провел серию наблюдений в доме престарелых во время изменения режима жизни его обитателей: из общих комнат их переселяли в отдельные. Территориальные изменения сказались на качестве общения: возросла коллективность (если раньше в общей комнате люди стремились к одиночным занятиям, то после переезда они стали активнее использовать общие помещения для совместной деятельности). Выросла общая интенсивность общения, понизился уровень агрессивности. И если до переезда пожилые люди особенно строго фиксировали свои территории — подоконники, табуреты, то позже они стали более терпимо относиться к посягновению на эти участки, которые утратили статус личных.
К настоящему времени собран также богатый материал о межкультурных различиях в переживании приватности. Так, например, в Бразилии отмечается очень низкий уровень приватности: большинство дел осуществляется на глазах других, в Северной Африке, на Бали и Яве присутствуют свои особенности. Исследования в Израиле показывают, что в этой стране очень силен фактор места (не покидать свой дом — существенный мотив жизни граждан Израиля), возможно, потому, что они долго не имели собственной земли.
Отечественный исследователь может дополнить этнографические наблюдения И. Альтмана также данными о специфике жизнедеятельности в условиях коммунальных квартир. Однако, как справедливо отметил эстонский психолог М. Хейдметс, в своей основе теория Альтмана все же остается описательной, не открывающей психологической сущности и причин того, как организуется
93среда субъекта исходя из содержания его потребностей, есть психологические механизмы становления приватности все же остались неизученными. «Объективные» данные, какими бы выразительными и богатыми они ни были, не дают представления о глубине переживания приватности вне контекста жизни субъекта, то есть, погружения в субъективированное, психологическое пространство личности.
Персонализация как проявление
личностной активности
Попытка преодолеть это ограничение поведенчески-средового подхода была предпринята в работе М. Хейдметса, который увидел в территориальности и персонализации стремление субъекта «ранжировать» различные сферы окружающей среды исходя из их субъективной значимости [182, 183, 184, 185, 186]. Опираясь на многочисленные эмпирические данные, М. Хейдметс предпринял попытку создания целостной теории персонализации среды, которая по своему объекту может быть отнесена как к экологическому подходу, так и к теориям личности. В отличие от И. Альтмана, М. Хейдметс оперировал не категорией поведения, а понятием личности, как оно трактуется в течениях гуманистически-экзистенциального направления.
Исследователь отталкивался от наиболее сакрального для психологии личности вопроса о том, в чем же состоит смысл ее бытия и самореализации, и отвечал на этот вопрос, апеллируя к концепции А. В. и В. А. Петровских [134, 135]. Эти авторитетные исследователи полагают, что быть личностью — значит не только присваивать и персонифицировать нечто из среды, но также и транслировать что-то в социальный мир «от себя». Это положение позволяет также вспомнить глубоко близкую отечественной психологии экзистенциальную концепцию личности В. Франкла, который значительно раньше предположил, что цель человеческого существования может быть найдена исключительно за пределами личности, и только постоянная самотрансценденция за свои границы дает ей ощущение движения, бытия и осмысленности [175].
В основе понимания личности А. В. и В. А. Петровскими лежит ее интерпретация как инобытия в других, как идеальной
