Нечаев. А. Н. Леонтьев и П. Я. Гальперин: диалог во времени

А. Н. ЛЕОНТЬЕВ И П. Я. ГАЛЬПЕРИН:
ДИАЛОГ ВО ВРЕМЕНИ

Н. Н. НЕЧАЕВ

Анализируются положения теории деятельности, ставшие предметом разногласий между А. Н. Леонтьевым и П. Я. Гальпериным. Особый акцент делается на значимости психологического исследования операционного содержания деятельности и его роли в развитии деятельности. В основу статьи легли не только опубликованные работы обоих ученых, но и материалы дискуссии, в расшифровке фонограмм которой принимал участие автор данной публикации.

Ключевые слова: А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальперин, деятельностный подход, структура деятельности, операционное содержание, предметность деятельности, орудия и способы действия.

5 февраля 2003 г. мы отметили сто лет со дня рождения А. Н. Леонтьева — выдающегося психолога XX в., чьи работы будут являться настольными книгами многих поколений психологов. Серьезный анализ его текстов позволяет лучше понять, что происходит сейчас и с нашей наукой, и с каждым из нас лично.

Сам А. Н. Леонтьев никогда не рассматривал выдвигаемые им теоретические положения как некие незыблемые аксиомы, которые надо принимать без всяких аргументов. Напротив, взгляды А. Н. Леонтьева на протяжении всей его научной жизни изменялись или, как принято говорить, развивались. В этой связи хочется выразить искреннюю благодарность А. А. Леонтьеву и Д. А. Леонтьеву, подготовившим к изданию ряд неизвестных прежде рукописей А. Н. Леонтьева, в частности, включенных ими в сборник «Философия психологии» [24], в котором достаточно полно представлена не только сама лаборатория научного творчества А. Н. Леонтьева, но и основные вехи его методологической работы.

Одно из свидетельств неоднократного возврата А. Н. Леонтьева к своим размышлениям о предмете психологии, ее основных категориях, методологии и методах психологических исследований, роли и места деятельностного подхода в системе психологических наук и т. д. — слова А. Н. Леонтьева, произнесенные им перед участниками семинара, который в 1969 г. организовал у себя на квартире А. Р. Лурия. Там собрались ближайшие друзья и коллеги А. Н. Леонтьева — сам А. Р. Лурия, П. Я. Гальперин, А. В. Запорожец, Д. Б. Эльконин, а также В. П. Зинченко [7], [11], [24]. Сколько искренней тревоги и личной ответственности за судьбы психологии скрывается за этими словами А. Н. Леонтьева: «Я до сих пор пользуюсь той системой понятий, которая была мной в свое время предложена в отношении анализа деятельности и, естественно я бы хотел выработать отношение, прежде всего свое собственное, к этой системе, еще раз ее пересмотреть. <...> Если эта система понятий... способна работать в психологии, то, по-видимому, эту систему нужно разрабатывать — что в последние годы, в сущности, не делается. Эта система понятий оказалась замерзшей, без всякого движения. И я лично оказался очень одиноким в этом отношении. <...> В упор понятие деятельности разрабатывается в высшей степени недостаточно» (курсив мой. — Н. Н.) [24; 247].

Я еще не раз вернусь к стенограмме1 указанного выступления А. Н. Леонтьева на семинаре у А. Р. Лурия. В этом ключевом выступлении по методологическим проблемам психологии А. Н. Леонтьев, возможно, даже неожиданно для самого себя «вбросил» в теорию деятельности ряд новых и перспективных идей. Я постараюсь показать, что в этой стенограмме содержится не только методологическое «резюме» деятельностного подхода, разработанного А. Н. Леонтьевым, но и ростки новых важнейших для психологии понятий, которые должны войти в арсенал теории деятельности.

Автор этих строк был лично знаком с А. Н. Леонтьевым, так как в студенческие годы в течение нескольких лет был его помощником, исполняя обязанности технического секретаря президента Общества психологов СССР, которым в ту пору был А. Н. Леонтьев. Могу, как и многие другие, свидетельствовать, что сам А. Н. Леонтьев постоянно возвращался и к историческим истокам становления отечественной психологии, и к методологическим основаниям своей научной позиции в решении значимых для него коренных проблем психологической науки. Одно из самых ярких моих студенческих впечатлений — размышления А. Н. Леонтьева о проблемах и судьбах психологии, которыми он делился с нами, студентами психологического факультета МГУ, участниками I Летней психологической школы, организованной тогдашним куратором НСО, одним из блестящих учеников и ближайших сотрудников А. Р. Лурия Л. С. Цветковой. Школа эта проходила в 1967 г. в спортлагере МГУ под Анапой (пос. Джемете). Так уж случилось, что вторым приглашенным профессором этой школы оказался П. Я. Гальперин, раскрывший для нас свое понимание ключевых проблем предмета и задач психологии. Это неформальное общение с блестящими представителями школы Выготского имело решающее значение для моей научной судьбы. С тех пор для меня, ставшего впоследствии одним из учеников П. Я. Гальперина, сопоставление взглядов А. Н. Леонтьева и П. Я. Гальперина является не только интереснейшим научным занятием, но и серьезнейшей методологической школой, уроки в которой были бы полезны всем, особенно тем, кто утрачивает научные ориентиры.

*

Хорошо известно, что А. Н. Леонтьева и П. Я. Гальперина долгие годы связывали не только совместная работа со времен харьковского периода деятельности А. Н. Леонтьева, когда П. Я. Гальперин стал сотрудником в группе психологов, лидером которой был А. Н. Леонтьев, но и тесные личные отношения. О важности для П. Я. Гальперина этих сложившихся отношений могут свидетельствовать выдержки из его писем к А. Н. Леонтьеву во время войны. Одно из них — от июля 1942 г.: «Дорогой Алексей Николаевич! Твое письмо и открытка взволновали и растрогали меня так сильно, что я не смог ответить Тебе сразу. <...> От Твоего письма на меня повеяло речью друга и я почувствовал вдруг, как страшно стосковался по такой речи! Я иду навстречу ей и протягиваю Тебе обе руки. <...> Сейчас у меня большое и настоящее желание жить в духе и работать вместе. Точнее: вместе с Тобой. Для этого я готов жертвовать очень и очень многим. Можешь рассчитывать на меня полностью и распоряжаться моей кандидатурой, как сочтешь лучшим для нашего объединения и общей работы» [28; 26—27]. Приведем еще одну выдержку из другого письма П. Я. Гальперина

к А. Н. Леонтьеву «Да, как бы мне уже хотелось быть с Вами, с Тобой и А. В. (А. В. Запорожец. — Н. Н.) Я не взвешиваю и не рассуждаю, передо мной нет выбора. Работать по психологии — это все. Да еще с друзьями — это высшее счастье...» [28; 27].

О близости их научных позиций может свидетельствовать и такой конкретный факт. По воспоминаниям В. В. Давыдова в его студенческие годы лекции по «Общей психологии» им читал А. Н. Леонтьев, а семинарские занятия вел П. Я. Гальперин. Как отмечает В. В. Давыдов, «это были незабываемые семинары: Петр Яковлевич объяснял нам содержание интереснейшей, вместе с тем трудной для нас тогда психологической теории А. Н. Леонтьева, раскрывая при этом свое понимание фундаментальных психологических вопросов» [28; 29].

Как и А. Н. Леонтьев, П. Я. Гальперин постоянно возвращался к вопросу о том, что есть предмет психологии, как трактовать само понятие «психическая деятельность», в каком отношении оно находится с понятием деятельности, каковы задачи и методы психологического исследования, и т. д. Если мы сравним высказывания А. Н. Леонтьева, которые содержатся в его заметках, называемых им «Философскими тетрадями» и написанных в 1930-х и 1940-х гг., но, к сожалению, опубликованных лишь в 1994 г. [24], с соответствующими высказываниями П. Я. Гальперина, посвященными проблеме предмета психологии, анализу содержания и основных функций психической деятельности, «взаимосвязи» психической деятельности и ее физиологических механизмов ([1], [3], [5] и др.), то и по содержанию этих высказываний, и даже по используемой ими терминологии мы обнаружим почти полное идейное и терминологическое совпадение соответствующих текстов. Так, например, А. Н. Леонтьев пишет: «Понять поведение = понять, на что и как оно ориентируется. <...> Ориентироваться = установить свое положение в обстановке в связи с целями своей деятельности. В этом 2 части: 1) составить правильный ориентирующий образ и 2) определить свое состояние, свои возможности, пути к цели. Следовательно, ориентировочная деятельность имеет дело А) с ориентирующим образом и Б) с самой средой, в которой нужно ориентироваться. <...> Ориентировочная деятельность является подлинной деятельностью. <...> С психологической стороны она состоит в активной перестройке представления о действительности сообразно самой действительности и заданиям своей деятельности, в активном и целесообразном соединении прошлого опыта с наличным восприятием» [24; 216]. П. Я. Гальперин отмечает: «Ориентировка поведения (выполняемого или намечаемого) на основе образа и есть та специфическая “сторона” деятельности человека и животных, которая является предметом психологии» [6; 244]. Если учесть, что указанные мысли А. Н. Леонтьева были высказаны им в 1930-х гг., а слова П. Я. Гальперина — в работах 1960-х гг., то можно было бы говорить об определенной преемственности и развитии взглядов «раннего» А. Н. Леонтьева в работах «позднего» П. Я. Гальперина, если, конечно, не иметь в виду, что сотрудничество А. Н. Леонтьева и П. Я. Гальперина продолжалось свыше сорока лет.

Совершенно очевидно, что подобное совпадение взглядов отражает глубокую общность методологических и теоретических позиций, сложившуюся благодаря десятилетиям совместной работы и личной дружбы этих выдающихся психологов, несмотря на то, что это были очень разные люди. А. Н. Леонтьев смолоду был в гуще научных дискуссий; в 1940 г. он стал одним из самых молодых докторов наук, занимал в течение многих лет ответственные посты организатора науки (заведующего кафедрой и отделением психологии философского факультета МГУ, академика-секретаря АПН РСФСР, вице-президента этой академии, президента Общества психологов СССР,

бессменного декана первого в СССР факультета психологии, создателем которого он стал в 1966 г.), был лауреатом Ленинской премии, и пр., и пр. П. Я. Гальперин же в течение многих лет был скромным доцентом МГУ, кандидатская диссертация которого была впервые опубликована лишь через 40 лет после защиты в 1936 г.; он стал доктором наук лишь в 1965 г. на 64-м году жизни, да и то по настоянию своих друзей, заставивших его представить в качестве диссертации научный доклад по совокупности опубликованных им работ; он всегда уходил от публичной полемики и т. д. Но среди друзей П. Я. Гальперина были Л. И. Божович и А. В. Запорожец, Б. В. Зейгарник и Д. Б. Эльконин, по праву вошедшие в когорту тех ведущих советских психологов, которые за свои работы в области психологии получили мировое признание, но которые за глаза называли П. Я. Гальперина рэбе, т. е. Учителем, так как не раз прибегали к его советам.

Перечитывая работы А. Н. Леонтьева и П. Я. Гальперина, можно констатировать, что с самого начала их научного сотрудничества общность и даже единство их теоретических позиций было настолько сильным, что ни о каком «раздвоении единого» не могло идти речи. О близости их точек зрения можно судить хотя бы по тому факту, что и в рукописях, и в опубликованных работах А. Н. Леонтьева систематически делаются ссылки на материалы диссертации П. Я. Гальперина, посвященной психологическому анализу различий между орудиями человеческой деятельности и вспомогательными средствами, используемыми животными. Например, в своем выступлении, состоявшемся 11 марта 1976 г. в НИИ общей и педагогической психологии АПН СССР, А. Н. Леонтьев, анализируя историю появления понятия «деятельность» в системе взглядов руководимой им харьковской группы, специально подчеркнул роль исследований П. Я. Гальперина в развитии этой системы взглядов. Характеризуя цикл работ, посвященных исследованию опосредствования, А. Н. Леонтьев назвал кандидатскую диссертацию П. Я. Гальперина «Психологическое различие орудий человека и вспомогательных средств животных и его значение» важным этапом в развитии представлений о деятельности как объекте и предмете психологических исследований. В этой работе П. Я. Гальперина, выполненной в 1934-1935 гг. был, по словам А. Н. Леонтьева, «прослежен метаморфоз во внешней практической деятельности, возникающий в связи с применением орудия. У животных и у детей с самого начала, у малышей, орудия как бы действуют по логике натуральной, биологической, а затем орудия детерминируют строение действия» [24; 272]. Комментируя исследование П. Я. Гальперина, А. Н. Леонтьев привел забавный пример изобретения ложки с ручкой, изогнутой под прямым углом, и поэтому, на первый взгляд, казалось бы, более удобной для ребенка. Но подобная ложка, отмечает А. Н. Леонтьев, фактически являясь продолжением руки, позволяла ребенку действовать ею как горстью и тем самым создавала ребенку условия действия по логике руки, снимая необходимость освоения общественно выработанного способа использования ложки. В этой связи А. Н. Леонтьев делает очень важное, на наш взгляд, замечание о том, что подобное орудие, не требующее от ребенка отказа от «натуральной» логики действия (ложка как продолжение руки) и освоения «общественного» способа действия, негативно влияет на развитие деятельности: «Инструмент, как видите, не для развития, — замечает А. Н. Леонтьев, — а для остановки, для фиксации уже сложившихся двигательных механизмов» [24; 273].

В этом замечании ясно выступает мысль А. Н. Леонтьева о том, что орудия, а точнее, скрытые за ними способы действия, формирование и освоение которых осуществляется в процессе деятельности, являются необходимым условием и источником развития деятельности

Но способы действия — это и есть операционный фонд деятельности, т. е. совокупность освоенных действий, ставших операциями (в леонтьевском смысле слова).

Позиция, высказанная А. Н. Леонтьевым в данном выступлении, четко согласуется с взглядами, которые он выражал в ряде своих публикаций 1930—1940-х гг., и в целом совпадает с позицией П. Я. Гальперина на роль формирования конкретных способов действий в развитии сознания и деятельности. Но мы знаем, что с конца 1960-х гг. между А. Н. Леонтьевым и П. Я. Гальпериным возникла сначала скрытая, а потом и открытая полемика по самым важным для них проблемам — предмета и методов психологии, ее задач, роли и возможностей планомерного формирования умственных действий и понятий как основного пути психологического исследования деятельности и т. д.

Как известно, в 1950-е гг. П. Я. Гальперин начал активно развивать новое направление психологических исследований в рамках создаваемой им теории поэтапного формирования умственных действий и понятий, которое благодаря его работам и многочисленным работам его учеников позднее оформилось в научную школу П. Я. Гальперина. Следует специально подчеркнуть, что эти конкретные работы были весьма высоко оценены А. Н. Леонтьевым, о чем свидетельствуют и подробное изложение им основных результатов исследований П. Я. Гальперина на ряде проходивших в то время совещаний, конференций и съездов по психологии [16], [20], и постоянные ссылки А. Н. Леонтьева на эти исследования П. Я. Гальперина [21], [23] и ряд их совместных публикаций [25], [26]. Как справедливо указывает А. А. Леонтьев, «это теоретическое представление, конкретизированное в гипотезе поэтапного формирования умственных действий, в 1950—1960-е годы было практически полностью включено в концепцию А. Н. Леонтьева» [13; 213]. Но результаты проведенных в свете этой гипотезы исследований закономерно подвели П. Я. Гальперина к формулировке теории поэтапного формирования умственных действий и понятий, ставшей основой оригинального и во многом принципиально нового понимания и предмета, и методов психологии, и заставили его самого во многом пересмотреть и собственные взгляды, и точки зрения многих других психологов, в том числе Л. С. Выготского и А. Н. Леонтьева, на ключевые вопросы психологической науки [3], [4]. Именно эти методологические следствия из теории П. Я. Гальперина не были приняты А. Н. Леонтьевым.

Вначале дискуссия между этими двумя выдающимися психологами была заочной и косвенной. Для А. Н. Леонтьева теоретические взгляды П. Я. Гальперина по мере их развития все больше превращались в концепцию, лишь более детально, чем у других авторов (Л. С. Выготский, Ж. Пиаже, А. Валлон и другие), описывающую процесс интериоризации, переход «извне внутрь», и имевшую, пусть и важное, но все-таки лишь конкретно-педагогическое значение для совершенствования практики обучения в школе. Напротив, П. Я. Гальперин все больше развивал теорию поэтапного формирования умственных действий и понятий как общепсихологическую теорию, отражая свою точку зрения в систематическом курсе «Общая психология», который он читал студентам I курса философского факультета МГУ [1], [2]. Его участие в подготовке будущих психологов ограничивалось в те годы лишь чтением цикла лекций по истории психологии для студентов IV курса. Естественно, для последних эти лекции уже не имели того методологического значения, которое им придавал сам П. Я. Гальперин, просто в силу того, что у большинства его слушателей собственные теоретические взгляды уже сложились. Те немногие студенты-психологи, которым открывалось это общепсихологическое значение взглядов П. Я. Гальперина, серьезно осваивали их,

слушая его лекции вместе со студентами-первокурсниками философского факультета МГУ, будучи, порой, уже дипломниками и аспирантами П. Я. Гальперина. (Единственным исключением был 1970/1971 учебный год, когда П. Я. Гальперин читал курс общей психологии студентам-психологам в связи с отъездом в зарубежную командировку проф. О. К. Тихомирова.)

Идейное расхождение А. Н. Леонтьева и П. Я. Гальперина достигло определенной точки «кипения» в 1969 г., проявившись в прямом столкновении их теоретических позиций, изложенных на указанном выше семинаре у А. Р. Лурия. Выступив 5 декабря 1969 г. по докладу А. Н. Леонтьева (которого в этот день не было на заседании), П. Я. Гальперин весьма критично оценил итоги и перспективы развиваемого А. Н. Леонтьевым деятельностного подхода, прежде всего за игнорирование конкретного изучения операционных аспектов деятельности [7]. Как указывает В. П. Зинченко, непосредственный участник этого семинара, «наиболее содержательным был доклад Петра Яковлевича, где он сделал обзор всей научной биографии Леонтьева» [11; 164]. По сути, в этом выступлении, хотя оно было сделано в рамках, так сказать, домашней дискуссии, собравшей друзей-единомышленников, под сомнение были поставлены основополагающие для А. Н. Леонтьева постулаты. Впоследствии П. Я. Гальперин опубликовал это свое выступление в материалах симпозиума по проблемам деятельности, состоявшегося в рамках V Всесоюзного съезда Общества психологов СССР в 1977 г. под названием «Проблемы деятельности в советской психологии». И хотя стенограмма выступления [7], послужившая П. Я. Гальперину основой для данной публикации, была им существенно отредактирована, о чем могу свидетельствовать лично как человек, сделавший в свое время вместе с А. И. Подольским оригинал этой стенограммы по фонограмме выступления, П. Я. Гальперин сохранил принципиальную направленность высказанных им основных критических аргументов и в этой публикации.

В полемике между двумя учеными самым важным для анализа общей концепции А. Н. Леонтьева о строении деятельности мне представляется положение П. Я. Гальперина о необходимости детального исследования операционного содержания деятельности. Для П. Я. Гальперина операции в их психологическом аспекте необходимо понимать как сложившиеся способы ориентировки в условиях действия, только благодаря которым психическая деятельность может рассматриваться как содержательный процесс, адекватный тем объективным индивидуально-изменчивым условиям, в которых де-факто оказывается субъект поведения. Однако понять психологическую природу операционного фонда деятельности можно, лишь прослеживая формирование конкретных операций в структуре конкретной деятельности. Именно отсутствие должного, по мнению П. Я. Гальперина, учета этого обстоятельства в теории А. Н. Леонтьева, не позволяло последнему экспериментально исследовать реальные психологические механизмы развития деятельности [5; 253—257]. В хрестоматийных изложениях этой теории операции рассматриваются исключительно как обслуживающие, так сказать, сугубо «технические», уже непсихологические компоненты деятельности и действия.

Отметим, однако, что на начальных этапах создания своей концепции деятельности, особенно в те годы, когда А. Н. Леонтьев использовал ее принципиальные положения при анализе закономерностей развития психики в филогенезе, он подчеркивал, что само возникновение операций в структуре деятельности животных является фактом, имеющим кардинальное психологическое значение для эволюции жизнедеятельности, ибо свидетельствует о возникновении качественно новой формы психики, о «переходе» регуляции поведения животных с уровня элементарной, «сенсорной» психики